Читаем статью, опубликованную в 1968 году:

«Евгений Евстигнеев - актер театра "Современник". Этот, казалось бы, чисто биографический факт во многом определяет работу Евстигнеева в кино. "Современниковцы" все больше и больше входят в актерский костяк нашего кинематографа. В кино, так же как и в своем театре, они ведут разговор о главных проблемах времени, осмысляют его движение, повороты и делают это с присущей им честностью, страстностью.

Евгений Евстигнеев - один из ведущих актеров "Современника". Он работает на высоком мастерском уровне. Строгая избирательность, умение актера соединять емкость образа с необыкновенным лаконизмом удивительно пригодились в кино, сделали Евстигнеева по-своему незаменимым в ролях, на которые отпущены короткие минуты экранного времени.

Зарекомендовав себя мастером эпизода, актер довольно долго не переходил на крупные роли. Да и сейчас у Евстигнеева, проработавшего в кино десять лет, имеющего на своем счету около двадцати фильмов, всего три центральные роли: "Никогда", "Добро пожаловать", "Гиперболоид инженера Гарина".

Первая эпизодическая роль - капитан Петерсон в фильме В. Петрова по повести А. Куприна "Поединок" - стоит немного особняком в ряду киноработ Евстигнеева. Актер спрятался здесь за внешнюю, даже несколько театральную характерность. Обильный, намеренно старящий грим, немного "не свой" голос.

Два раза появлялся Петерсон в фильме: на балу, когда шло объяснение между героем фильма поручиком Ромашовым и супругой Петерсона - бывшими любовниками, и в сцене офицерского суда над Ромашовым. Муж, явившийся в разгар объяснения, лицемерно и заискивающе улыбался Ромашову, обволакивал его льстивым, а в глубине - колким, ненавидящим взглядом и ханжески благословлял жену и ее любовника: "Ну танцуйте, дети мои, танцуйте, я вам не мешаю". Во второй сцене Петерсон зачитывал жестокий приговор офицерского суда. Фальшиво-бесстрастные глаза, сухой, скрипучий голос изображали человека, бдительно стоящего на страже закона, офицерской чести. Не парадоксально ли: Петерсон и честь?! Но тем яростнее он ее защищал, старательно скрывая злобное торжество по поводу отмщения Ромашову.

Острая внешняя характерность Евстигнеева органично вписывалась в образную стилистику фильма В. Петрова, который был как бы составлен из графических кадров-картин и живописных кадров-сцен, в них сталкивались поэзия и проза русской жизни начала века, чистота и человечность трагически гибли в трясине пошлого и обыденного. Экранизация повести Куприна, сделанная режиссером Петровым в 1957 году, принадлежала скорее первой половине пятидесятых годов. Достоверно возрождалась эпоха, бережно воспроизводились события повести, но интересы постановщика исчерпывались тем временем, о котором ставился фильм.

Евстигнеев - актер характерный, но в новом, несколько отличном от прежнего деления на амплуа, смысле. В последующие его работы перешли острота, поднимающаяся подчас до гротеска, тонкое ощущение стиля, которые были уже в его первом выступлении в кино. Но появилось и другое - та удивительная характерность, когда не гримом, не модуляциями голоса, а каким-то особым внутренним перевоплощением, какими-то неуловимыми, филигранно точными средствами создается образ.

На несколько секунд возникает крупным планом лицо Евстигнеева в фильме М. Калика "Человек идет за солнцем". Мотогонщик в ярко-оранжевом костюме, только что совершивший отчаянный круг смелости по вертикальной стене, устало снимает шлем, обтирает пот со лба и голубыми-голубыми глазами смотрит на жену. А та в это время его "пилит". Дело в том, что мотогонщик очень любит керамику и тратит, по мнению жены, слишком много денег на какую-то глину. Все это видит четырехлетний герой фильма, который так пленился отчаянно смелым мотогонщиком, что стал за ним подглядывать, а теперь вот увидел своего кумира поверженным и ему сразу же расхотелось смотреть круг смелости еще раз. В фильме Калика мир предстает в контрастных, четких красках. Ребенок встречает добро, сталкивается со злом. Они рядом, они сосуществуют, их не спутать. Только что герой пришел в восторг и следом - разочарование. Такой смелый, думает он, а жены боится. А нам запоминаются голубые глаза мотогонщика: умные и грустные. Они знают о мире гораздо больше маленького героя, знают, что в нем не так ясно, как кажется в четыре года.

Иная судьба, другой характер, но снова - эпизод в фильме И. Гурина "Верьте мне, люди". Самое начало. Камера скользит по лицам заключенных, с завистью всматривающихся в горстку счастливчиков: их статья попала под амнистию. На минуту камера задержалась на одном из невезучих. С тоскливой завистью смотрит он на недавних товарищей по заключению, жадно затягивается окурком - кажется, все статьи уже имел, кроме той, которая сейчас попала под амнистию. Типичный уголовник-профессионал: срок... воля... снова срок. Ведь человек ко всему привыкает.

А вот нагло, вразвалочку вваливается этот же заключенный в кабинет начальника. Гаерствует, паясничает. Его заставляют войти снова - входит: чинно, вроде по форме, а в уголках глаз, недалеко запрятанные, все те же нахальные искорки. Во время допроса продолжает юродствовать: артистично разыгрывает из себя иди*та, сам получая при этом максимум наслаждения. Евстигнеевский герой часто талантлив, во всяком случае - самобытен и всегда не шаблонен.

Когда Костюкова по ходу допроса спрашивают, что он знает об убежавших заключенных, оказывается, что маска дурака была надета очень кстати и вовремя. Она помогает выкручиваться, не отвечать прямо. Но неожиданно - страшный вопрос: "Алексей Лапин мог убить человека?" - маска мигом слетает и уже искренне, от себя, от Костюкова-человека: "Нет". Это "нет" активное, товарищеское. "А Батый Каин мог?" спрашивают дальше. И вдруг герой Евстигнеева на глазах у нас съеживается, как- то сразу весь уходит в кресло, а в глазах дикий, животный страх и одновременно отчаяние. "Нет", - медленно протянет он. А мы понимаем: мог, конечно мог и еще сможет. Оттого Костюкову сделалось сейчас так страшно. Он-то знает, что Лапин - человек, а Каин - нет. Но этого все равно не скажешь, и вот такой парень, Лешка Лапин - пропадет. Поэтому в глазах не только страх, но и отчаяние. Отчаяние человека, которого приоткрыл нам актер в этом пропащем, искривлявшемся уголовнике.

Неповторимость каждой судьбы, любой, даже самой запутанной биографии умеет показать Евстигнеев, как бы заново утверждая каждый раз: человек - это целый мир. Но дело еще и в том, что Евстигнеев умеет выглядеть на экране так, что мы без единого слова понимаем: перед нами сама незаурядность, сам ум, сама человеческая значительность.

Николай Иванович из фильма М. Ромма "Девять дней одного года", человек современнейшей профессии (он - физик), очень трезво, даже скептически мыслит. С удовольствием отрешившись от свадебного веселья, сухощавый лысоватый человек углубился в подсчеты на бумажной салфетке. Его молодой, горячий коллега, считающий, что уже наш современник сумеет вырваться за пределы солнечной системы, обвинил всех неверящих в узости мышления. Николай Иванович, привыкший бить неоспоримыми аргументами, сел и подсчитал: если запастись самым современным горючим, его понадобится чуть больше, чем весит наша планета. Это сразило оппонентов и ошарашило даже противников полета. Значит, у Николая Ивановича не узость мышления, а элементарная трезвость.

В фильме Т. Лиозновой "Им покоряется небо", герои которого - создатели и испытатели первого советского реактивного самолета, Евстигнеев играет Главного конструктора. Снова - масштаб интеллекта. Веришь, что этот немногословный, сдержанный, с умными, все понимающими глазами человек - один из талантливейших ученых середины века.

Про эту работу Евстигнеева можно сказать: актер сделал все, от него зависящее. Материал роли давал немного. Главный конструктор не имел почти никаких индивидуальных черт. Евстигнеев сыграл в этой роли главное, что можно было: незаурядность и интеллект. Наверное, в расчете на эту его способность актера и пригласили в фильм. Но ему не за что было зацепиться, чтобы сыграть конкретную судьбу. В результате Евстигнеев в роли Главного конструктора назвал, обозначил человека напряженно мыслящего, но не смог показать, чем он отличен от других, вот так же напряженно мыслящих. Евстигнеев - Главный конструктор - это Николай Иванович из "Девяти дней", но уже абстрагированный и потому - неживой.

Среди киногероев Евстигнеева есть такие повторы, когда первый раз он появляется живым, во плоти и крови, а потом, повторяясь в другом фильме, засыхает. Это возникает не из склонности актера еще раз пройти по проторенному пути. Индивидуальности Евстигнеева присуще как раз другое: каждый раз начинать с нуля, строить на чистом месте, ибо сила этого актера в конкретности. Герой-близнец появлялся тогда, когда в фильме не доставало этой конкретности. История создания первого реактивного самолета, легшая в основу фильма "Им покоряется небо", была рассказана заинтересованными, сочувствующими людьми, но за рамки трогательного воспоминания о событиях, происходивших пятнадцать - двадцать лет назад, она не вышла. Переоценивающего взгляда из сегодня, на который претендовали создатели фильма, не получилось.

Фильм Б. Волчека "Сотрудник ЧК", где Евстигнеев играет белогвардейца Маркова, - захватывающе острый детектив. Постановщик фильма доказывает, что рамки детектива - совсем не препятствие для остросовременной мысли и беспокойной гражданственности. События фильма происходят в годы гражданской войны. Это становится для его создателей поводом, чтобы посмотреть на прошлое из сегодняшнего дня, чтобы там, в далекой истории увидеть корни последующих событий.

Марков - руководитель подпольной белогвардейской организации в городе, занятом красными. Евстигнеев играет Маркова сильным, смелым, изобретательно-умным человеком, который был, наверное, раньше талантливым командиром русской армии. Выправка, походка кадрового военного. Армия приучила его не рассуждать, а действовать во имя цели. Он воюет со своими же, русскими. Врагов ненавидит. Средств в борьбе не выбирает: действует вероломно, жестоко, беспощадно. Идет по трупам с упорством маньяка. Этот человек зажал в кулак, подавил в себе человеческие чувства и подчинил все только одному: борьбе и ненависти. Из богатой задатками человеческой личности история выковала себе жестокое, сильное и бесчеловечное орудие, которым теперь воюет.

Фильм А. Гинцбурга по роману А. Толстого "Гиперболоид инженера Гарина", так же как и "Сотрудник ЧК", по жанру - детектив. Гарин, которого играет Евстигнеев, - сильная, незаурядная личность, талантливый авантюрист. С ним, как, пожалуй, и с Марковым, история обошлась жестоко.

Роман А. Н. Толстого, написанный в 1920-е годы, давал возможность создателям фильма сделать не бездумно-приключенческий фильм с традиционными киноходами, а каким-то образом высказаться о насущнейших проблемах времени. У Толстого так или иначе задеты такие волнующие современность темы, как судьба научного изобретения, степень ответственности изобретателя, ученого за сделанное им открытие, проблема прихода к власти диктатора-авантюриста, механизм власти и т. д. Фильм удивительно безразличен ко всему этому.

Гарина Евстигнеев составляет из кусочков, которые уже были сыграны им ранее. В Гарине есть ум и значительность - таким и должен быть великий изобретатель. В одних сценах он хитер и беспощаден, в других - само обаяние и элегантность. Иногда, когда режиссер особенно впрямую начинает разоблачать индивидуализм героя, - Гарин в экстазе вскакивает на ящик и кричит нечто прославляющее (а в наших глазах очень уничтожающее) собственную личность, - даже Евстигнеев, с его обычным чувством меры, в этой сцене выглядит фальшиво.

Фильм "Строится мост" - коллективное создание "Современника". Он мог получиться хуже или лучше, но, зная театр, можно было ручаться за главное: в него войдет только то, что волнует и будоражит коллектив, за что болит его душа и что, по мнению театра, надо отстаивать сегодня.

И в фильм все это вошло. А этого так много, что хватило бы на несколько фильмов. И поэтому, наверное, он местами перегружен, а иногда ситуации нанизаны одна на другую так густо, что не видишь просвета. И начинает казаться, что в жизни так не бывает. Но нет, на самом деле - бывает. Только не в такой концентрации. Шумный, пестрый калейдоскоп людей обрушивается вначале на героя фильма (О. Ефремов), журналиста из Москвы, приехавшего на строительство моста. Командировка кончается вместе с фильмом. Для него теперь, как, впрочем, и для нас, стройка стала вместилищем человеческих судеб, характеров, надежд, разочарований.

Одного из строителей моста, инженера Синайского, играет Евгений Евстигнеев. Мы не сразу поймем - кто он, этот сердито насупленный человек. В одной сцене он предстанет безропотным мужем, который под сапогом у мещанки-жены, мечтающей поскорее сменить барак на харьковскую квартиру с удобствами. В другой - неумелым отцом, вдруг накинувшимся на свою дочь, увлекающуюся твистом, с полотенцем вместо ремня и с криком: "Где твои идеалы?" А еще мы встретимся с инженером Синайским за дружеским тесным столом, где собрались только близкие люди. И здесь он уже не такой угрюмый и сердитый, как на стройке. А когда за столом затянут песню, и совсем отойдет, глаза еще больше потеплеют, и постепенно мы поймем, что сердце у этого человека, несмотря на множество рубцов, сохранилось добрым, почти детским.

В умении посмотреть на явление с разных сторон, в стремлении раскрывать человека сложно и неоднозначно сила актерского дарования Евстигнеева. Невозможно определить тип его героя. Какие они, эти люди, которых играет Евстигнеев? Очень непохожие, очень разные, - вот что можно сказать о них в первую очередь.

В фильме "Современника" евстигнеевская работа - одна из лучших. Актер в числе тех, кто в этом коллективе единомышленников ведет и определяет. И поэтому его лучшие работы в совсем "несовременниковских" фильмах связаны с "Современником" неразрывной внутренней связью. Главное звено этой связи личность актера. Она ярко проявляется в сыгранных Евстигнеевым центральных ролях в фильмах "Никогда" и "Добро пожаловать".

Директор завода в "Никогда" и начальник пионерлагеря в "Добро пожаловать" - это взаимоисключающие друг друга человеческие типы, которые прочно связаны одним: эпохой, породившей обоих.

Фильм режиссеров В. Дьяченко и П. Тодоровского "Никогда" художественно противоречив. Он как бы распадается на две части. Личность директора завода, незаурядная, сложная и трагически одинокая - самое интересное и значительное, что есть в картине. Все остальное составляет, к сожалению, очень невыразительный фон. В его художественном решении много шаблонного, кинематографические ходы часто стандартны, не обоснованы. Но воспринимаешь фильм все-таки через Евстигнеева, через заданную им степень точности и глубины. Сыграй директора какой-нибудь другой актер, поменьше, смысл фильма не вышел бы за пределы обычной истории, где холодный бездушный бюрократ-директор, не думающий о подчиненных, невнимательный к жене, в конце концов покинутый и женой и сослуживцами, приходит к выводу, что жил неправильно.

Герой Евстигнеева всю жизнь строил корабли. Вот и сейчас (с этого начинается картина) его назначили на новое место - директором кораблестроительного завода. Это директорство для него, очевидно, не первое, начальствовать привык: привык к тому, что у него секретарь, привык к тому, что перед ним распахивают дверцу машины. Но по всему видно, что этот сухощавый, углубленный в себя человек с быстрыми, четкими движениями - не вельможа. Мелких услуг, отданных его должности, он, действительно, не замечает. Но не потому, что барин, а оттого, что все время сосредоточен на деле. Наверное, пришел на производство после войны. Время было трудным, суровым, требовало всего человека. Он привык строить корабли, вкладывая душу и сердце в железные конструкции. И как-то незаметно для него получилось так, что все, что не касалось главного дела, отходило сначала на второй план, потом на третий... Когда- то так было надо, считалось, что человек может жить только работой, требуя от себя и от других. И это было высокой степенью человеколюбия - цель оправдывала средства.

Директор не приспособлен к контакту с миром, а нуждается в тепле и участии, как никто другой.

Одна из Драматических сцен фильма - заводская свадьба, куда он нежданно-негаданно попал. Только вошел - веселье замерло, в комнате повисла гнетущая напряженность. А директор будто ничего не замечает, поздравляет молодоженов, садится за стол. Кажется, если еще минуту продлится эта звенящая тишина, кто-нибудь не выдержит. Понимает, что ему надо сейчас что-то сделать. Попросил музыку поритмичнее, взял нож, вилку и пошел отстукивать виртуознейшие коленца. Да, это подошло. По лицам поползли улыбки, давний нарост льда начал оттаивать. А на экране - крупным планом лицо Евстигнеева и огромные его глаза. И чем больше улыбок и признания вызывает виртуозное искусство директора ("Во дает!"), тем тоскливее смотрят эти глаза. Он один здесь понимает, что лед, который сейчас растапливают его руки ударника-виртуоза, - навсегда. Потому что, когда он такой, какой есть, его не любят, боятся, он - лишний.

Конец картины. Со стапелей сходит еще один корабль. От праздничного шума, веселья директор уходит туда, где ему еще хуже, в свой пустой, неуютный, почти нежилой дом. Столько одиночества, забытости в его чуть сгорбленной фигуре, пока он открывает калитку, проходит по дорожке, поднимается на крыльцо. В комнате директор долго-долго смотрит на фотографии. Вот она - вся его жизнь: пять кораблей. Оправдала ли цель средства? Стоят ли эти железные махины той тяжести, которая сейчас на сердце, его тоски и полного одиночества? Эти пять кораблей - все, что у него есть, другого - не будет.

Другой герой Евстигнеева - Дынин, начальник пионерлагеря, где у входа написано и "Добро пожаловать!" и "Посторонним вход воспрещен!", - всю жизнь жил и работал в соответствии с инструкциями, в которых недостатка не было.

В будни Дынин ходит в широких светлых брюках и свободной полосатой рубашке. Да, и еще в пионерском галстуке. А когда праздник - на нем черный в узенькую полоску костюм: пиджак с широкими лацканами и ватными плечиками и конечно расклешенные брюки. Одежда Дынина старомодна - он постоянен в своих вкусах и привязанностях и за многим - в том числе за модой - не поспевает. И в этом его беда. Он очень старательный человек и искренне хочет делать так, как надо, как от него требуют.

Долго, от всей души готовил он родительский день. Сколько было хлопот с самодеятельностью! Хотелось ведь подготовить, как лучше. Чтобы перед самим товарищем Митрофановым лицом в грязь не ударить. А они вдруг выдумали "Левый марш" инсценировать. Понятно, Маяковский - великий поэт. Но по тематике все же что-то не совсем: Адам, Ева. Мало ли что... и вечно им надо выдумывать, а ведь ребята уже выучили чудесные стихи:

Лагерь - наша большая семья, - Мы бодры, веселы, Хорошо нам живется, друзья!

Только читают их ребята пока еще не очень. "Бодры" - надо говорить бодрее, а "веселы" - веселее. Все-то Дынин должен подсказать. Да он подскажет, пожалуйста. С удовольствием все сделает, лишь бы только хорошо получилось.

Да, много сил потратил товарищ Дынин. Что там сил - изобретательности сколько! А как бы иначе узнавал он, начальник лагеря, опасные ребяческие тайны и раскрывал их заговоры, если бы не прибегали к нему время от времени те стоптанные сандалии и не сообщали, приподнимаясь на цыпочки, тихо, на ухо, что да как?

И вот уже, кажется, все сделано, все предусмотрено. Дынин продумал даже такую мелочь, как приз за лучший костюм на карнавале. Получит его "Царица полей" - кукуруза, и это будет племянница Митрофанова. Того самого...

Наконец наступил этот долгожданный день. Дынин на трибуне. Важный, торжественный, с трудом скрывает он озабоченность - не дай бог что-то сорвется.

Вначале все шло, как по маслу. "Царице полей" решили присудить первую премию единодушно. Вот уже Дынин радостно вручает удивленному товарищу Митрофанову огромный торт, предназначенный его племяннице. И вдруг - "Царица полей" открылась. Тут-то все и началось - вернее, все кончилось.

Все труды, все старания Дынина пошли насмарку. В "Царицу полей" каким-то образом проник давно изгнанный из лагеря пионер Костя Иночкин. Ужас, позор!

А потом было самое страшное. Товарищ Митрофанов, нарушив весь продуманный порядок, позвал всех купаться. И, смяв строй, ребята вместе с родителями и вожатыми кинулись к реке.

Дынин, у которого все теперь в голове смешалось, перепуталось, растерянный, потрясенный, с огромным тортом в руках, жалобно обращаясь то к одному, то к другому из бегущих, неуверенным, дрожащим голосом вопрошал: "Куда же вы, товарищи? Сейчас же не время купаться!" Но никто его не слушал, все отмахивались и бежали купаться и прыгать через речку. И он, уже ни к кому конкретно не обращаясь, скорее пытаясь разобраться в нахлынувших на него чувствах, искренне недоумевал: "Я же хотел как лучше, чтоб дети отдыхали, поправлялись, чтоб дисциплина была..."

И в эту минуту Дынина, неумно-старательного, пугливого и негибкого Дынина было жалко. Ведь он действительно, от всей души, старался сделать "как лучше". Никогда ничего не делал вопреки инструкции. И разве он был виноват, что эти инструкции оказывались старыми. Хоть и старые, но ведь никем не отмененные.

В фильме "Добро пожаловать" Евстигнеев снайперски точно сыграл, говоря словами Ильи Куликова из фильма М. Ромма, "крепкого, надежного дурака". При этом актер, великолепно обрисовав своего героя в гротескно-сатирическом ключе, в финале фильма, вызвав сочувствие к искренности Дынина, сумел заглянуть в трагикомедию.

Думается, что именно в этом очень современном жанре Евстигнеева, с его способностью схватывать суть явления и рассматривать его объемно, с разных точек, ожидает особенно много побед» (Тимченко, 1968).

(Тимченко М. Евгений Евстигнеев // Актеры советского кино. Вып. 4. Л.: Искусство, 1968).

Читаем статью, опубликованную в 1974 году:

«У него очень смешное лицо. Если посмотреть в фас - оно состоит из двух овалов. Очень большой овал - само лицо, и овал поменьше - нос. И словно для того, чтобы еще резче подчеркнуть смешное и непомерное в этих формах, овальным контурам вторят стремящиеся вниз линии век и бровей. Похоже, что над его лицом трудился веселый художник-карикатурист, талант которого достиг своего апогея в тот момент, когда он создавал огромный, длинный и грустный нос Мгера Мкртчяна.

Такое лицо - истинная находка для комедийного экрана. И надо отдать должное последнему - оно не "простаивает".

Мгера Мкртчяна снимают много, снимают охотно, снимают с удовольствием. Но, конечно, не только потому, что у него такое выразительное, запоминающееся, уникальное в своем роде лицо. Главное в другом. Мгер Мкртчян блестящий актер.

Маленький утлый кораблик с красным крестом на белом парусе, везущий в Африку, где серьезно больны обезьяны, доктора Айболита (Айболита 1966 года) и его верных помощников, атакован разбойничьей троицей. Атака сопровождается ужасающим шумом, залихватским гиканьем, свистом, пистолетными выстрелами. В манере поведения атакующих, в скрупулезной дотошности их костюмов сказывается прочная связь с древней пиратской традицией. Но что может значить в наше время традиция, не освеженная новаторством? Средства передвижения разбойников - архисовременные. Глава отряда Бармалей (тоже, естественно, 1966 года издания) оседлал железную акулу на подводных крыльях, а два его помощника, зацепившись за акулий хвост, ловко балансируют на водных лыжах. Зрители еще не успели толком уловить всех уморительных подробностей пиратского колорита преследователей, но феерия их появления в фильме уже заставила и детей и взрослых захлебнуться смехом. Смех этот станет безотказно сотрясать зал каждый раз, когда на экране начнут возникать новые подробности приключений коварных, но безалаберных разбойников, когда на нем будет появляться фигура, лицо, профиль одного из них - Грустного слуги - Мгера Мкртчяна.

В фильме Ролана Быкова, руководившего не только шайкой пиратов как Бармалей, но и всеми съемками картины как ее режиссер, герой Мкртчяна был человеком удивительно глупым и поразительно старательным. Возможно, бог отпустил и на его долю какую-то толику интеллекта. Может быть, попади он в более благоприятную обстановку, под начало доброжелательного к людям доктора Айболита, например, дело не выглядело бы таким безнадежным. Но судьбу не выбирают, а она к нашему герою не благоволила. Она свела его с мелочным, властолюбивым, раздражительным и абсолютно невоспитанным Бармалеем. Более того, сделала не только пиратом, но и слугой пирата. О каком же развитии интеллекта могла в таком случае идти речь? Бармалей просто забил, грубо выражаясь, "затюкал" своего Грустного слугу совершенно недозволенными методами обращения с людьми вообще, с подчиненными - в частности. А в результате - этот печальный брюнет с уныло повисшим носом и какой-то нечеловеческой, скорее собачьей тоской во взгляде оказался не способным даже к простому сопоставлению самых элементарных явлений жизни. Не говоря уж о выводах, которые в его возрасте надо было бы уметь делать из этих сопоставлений.

К примеру, Грустный слуга увидел за камнем доктора Айболита, по ошибке считавшегося в бармалеевой компании давно погибшим.

- Это доктор? - недоуменно спрашивает Бармалея слуга.

- Конечно, доктор! - раздраженно кидает тот сквозь зубы.

- Но он же утонул! - еще более недоумевая, как-то жалко, растерянно произносит Грустный слуга.

Что же делает Бармалей вместо того, чтобы терпеливо разъяснить человеку его ошибку? Он грубо обрывает:

- Выплыл, бандит! Давай бомбу.

- Но он же утонул, - несмотря на всю свою запуганность, все же пытается пробиться к истине герой Мкртчяна.

- Ладно, давай бомбу, - не вдаваясь больше ни в какие объяснения кричит Бармалей, желая поскорее расправиться с Айболитом.

- А он там? - теперь уже просто в воздухе повисает безнадежный вопрос Грустного слуги. Все-таки при рождении в нем было заложено что-то путное. Если бы этого человека да в хорошие руки.

Тем временем у Бармалея возник новый план: не нападать на Айболита сейчас, когда он тут, рядом, за камнем, а идти в обход. Нормальные герои всегда так поступают. Грустный слуга, в отличие от строптивого Веселого, не собирается возражать командиру. В обход так в обход! Он просто на всякий случай, в глубине души уже, пожалуй, и не надеясь получить хоть мало-мальски приемлемое объяснение, все-таки решается и робко спрашивает Бармалея о докторе: "А он там?" Ну а в ответ (предчувствие, конечно, не обмануло!) получает только пинок.

Потом события развиваются своим чередом. Отряд, возглавляемый Бармалеем, предпринимает обходный маневр. Грустный слуга вместе со всеми очень покорно, проявляя завидное терпение и выдержку, одолевает болото вброд, чуть не тонет в нем, а под конец даже спасает Бармалея от гибели: на пару с Веселым слугой делает ему искусственное дыхание. И при этом, как только позволяют условия операции, для поддержки боевого духа хором (с товарищами) распевает песню. А как старательно, даже увлеченно он отплясывает танец разбойников, достигших африканского берега! Как самозабвенно выкрикивает слова торжества: "Есть бандиты в Африке!", "Есть пираты в Африке!"

Но почему же на лице Грустного слуги даже в минуты победной пляски, даже в моменты торжества над противником ни разу не было ликования или хотя бы просто радости? Отчего глаза этого человека все время были переполнены такой невыносимой тоской? Не оттого ли, что сей неудачливый бандит все время инстинктивно чуял (не понимал, где ему, с его-то интеллектом! - а именно чуял), что пиратом он стал по ошибке, что жизнь прожил не на своей улице, и что сердце у него на самом деле доброе, несмотря на все совершенные злодеяния. И тактично, в полном согласии со стилистикой фильма, Мгер Мкртчян "насадил" комическую роль на драматический стержень.

В конце фильма мы все-таки один раз увидели и услышали, как Грустный слуга хохочет. Но более неподходящий момент для смеха выбрать было невозможно. Рушился мост, на котором оказался наш неудачливый герой. Грустный слуга уже летел в пропасть и хохотал, хохотал... не мог остановиться.

Фильм "Айболит-66" закрепил всесоюзную славу прекрасного армянского комика. Сделал же его по-настоящему известным Леонид Гайдай своей "Кавказской пленницей", снятой незадолго до "Айболита". Правда, раньше, в 1965 году, Мкртчян, сочетая тонкий юмор с эксцентрикой, сыграл совсем небольшую роль сверхсовременного профессора в блестящей кинокомедии Г. Данелия "Тридцать три". Но после нее имя артиста еще не удержалось в зрительской памяти. Зато уж с выходом "Кавказской пленницы" Мкртчяна и запомнили и полюбили.

В фильме Гайдая артист сыграл роль Джабраила, решившего так не кстати обогатиться, продав в жены своему начальнику племянницу Нину - комсомолку, спортсменку, отличницу. В глазах Джабраила - Мкртчяна затаилась та самая восточная грусть, которой, правда, в разной степени, окрашены все образы, созданные артистом. На сей раз она немного скрашивала даже такие непривлекательные качества Джабраила, как хитрость, страсть к нетрудовым доходам и желание выслужиться перед начальством.

Актер Ереванского академического театра имени Г. Сундукяна Мгер Мкртчян не только народный артист Армянской ССР, но еще и заслуженный артист Дагестанской АССР. Этим званием республика выразила Мкртчяну свое признание за виртуозное исполнение роли Бекира, жителя затерянного в горах Дагестана аула Шубурум в фильме "Адам и Хева".

Могильщика Бекира Мгер Мкртчян играет удивительно самозабвенно, с потрясающей верой в естественность всех ситуаций, в которые попадает его герой. А ситуации эти обыкновенному человеку, не шубурумцу, конечно, могут показаться более чем странными.

Ну, во-первых, история развода Бекира с женой. Он был женат, но, верный обычаям предков, - а кому же как не ему, главному человеку на шубурумском кладбище, быть самым истовым хранителем этих обычаев? - не был зарегистрирован с женой в государственном загсе. Он был женат по шариату. Этот факт и стал источником несчастий в его жизни.

С привычным достоинством, как и пристало истинному шубурумцу, принимает он заботы своей на удивление покорной и внимательной даже для Шубурума жены Евы. И вот эта-то безропотная и чуткая жена в один прекрасный день подает мужу бульон из бараньей грудинки. Подает - и не предупреждает, что бульон только-только снят с огня. Бекир, уверенный во всем, что получает из рук жены, конечно, его выпивает. Ну и, конечно, обжигается. Следует жуткая пантомима метаний ошпаренного Бекира. А тут еще Ева вместо сочувствия посмела засмеяться, правда, застенчиво прикрыв рот платком. Вот уж этого Бекир перенести не смог. "Талак - талак, тал ми - талак", - вырвалось из его обваренных бульоном уст. От этих слов остолбенела Ева, онемел испуганный гость, при котором разыгралась вся сцена, и, наконец, замер, потрясенный собственными словами, Бекир. Дело в том, что женатый по шариату могильщик проговорил обожженным ртом не просто какую-то тарабарщину. Он произнес слова развода.

После этих слов все и началось... Теперь, по шариату, Бекир сможет вернуть себе жену только после того, как она хотя бы на одну ночь станет женой другого. Если новый муж бросит ей утром слова развода, эти проклятые "талак - талак, талми - талак", то тогда жена сможет вернуться к своему первому мужу. Ну и в ситуацию он попал! А все Ева, с ее дурацким бульоном и смешливостью.

Бекир Мкртчяна так удручен случившимся, что жаль его бесконечно. Пораскинув умом, Бекир решается на хитрость. Пусть Ева проведет ночь у Адама, известного тем, что он десять лет тщетно ищет подругу жизни. С Адамом - риск наименьший. Но все равно - пусть тот даст слово, что к чужой жене (то есть к своей, в тот момент) не притронется. Если прикрыть глаза на кое-какие формальности, то утром Ева может быть уже снова женой Бекира.

Сцены, в которых Бекир объясняет Адаму его задачу, расстается с Евой, проводит непривычно одинокую ночь у себя дома, сыграны артистом отлично. Мкртчян владеет тончайшими оттенками юмора. И в то же время, не изменяя комедийному жанру, способен погружаться в глубину психологических нюансов. В его Бекире борются мужская гордость и уязвленное самолюбие, взрослая тоска и почти детский страх: а вдруг Адам не выдержит своего обещания. Бекира жалко, как ребенка. Да он и есть большой ребенок, наивный и простодушный.

Вера актера во все предлагаемые обстоятельства роли поразительна. Сколько нужно этой веры, какая она должна быть глубокая, и, наверное, действительно детская, чтобы ни на мгновение не сфальшивить, например в сцене, где Бекир приносит в сельсовет связанную Еву, чтобы (бог уж с ними, с обычаями) их зарегистрировали хотя бы через загс. Дело в том, что Адам не выполнил обещания. То есть частично он его выполнил. В ту мучительную для всех ночь сидел на краю тахты и читал Еве стихи о любви. Но утром он отказался сказать слова развода. Он посчитал, что лучше всю жизнь скитаться в горах, но знать, что в сакле его ждет такое сокровище, как Ева. Вот почему Бекир решился на последнее средство и потащил жену в загс на себе. По шариату-то она ведь осталась женой Адама.

В игре Мгера Мкртчяна никогда не увидишь швов, белых ниток. Он может полностью сливаться с образом, может из него выходить, "отчуждаться". В том, что он делает, всегда есть снайперский расчет. Артист знает все выигрышные места роли, умеет к ним подвести и точно "выстрелить". Но при всей выстроенности роли у него никогда не бывает налета умозрительности. Наверное, его главные помощники в искусстве - чутье и интуиция.

Актерская индивидуальность Мкртчяна тесно связана с взрастившей его национальной культурой, армянской почвой. Но не только армянский, вообще кавказский национальный характер - это, наверное, та область на театральной и кинокарте, где идущим вслед за Мгером Мкртчяном очень трудно будет отыскивать белые пятна.

Одна из лучших киноработ Мкртчяна - роль кузнеца Гаспара в фильме Генриха Маляна "Треугольник". В этой картине нет стремительно развивающегося сюжета, действие ее неторопливо, даже замедленно. Добрыми и любящими глазами смотрит режиссер на своих героев - пятерых армянских кузнецов и одного маленького мальчика. Камера не проходит, конечно, мимо смешных черт внешности Гаспара - Мкртчяна, но посмеивается ласково, добродушно, не забывая при этом полюбоваться его плотной, могучей фигурой. Кстати, Мкртчяну, от которого так и веет физической силой, выносливостью, не раз доставались герои с профессиями, требующими этих качеств. В "Треугольнике" - кузнец, в "Айрике", одном из последних фильмов, герой артиста каменщик. Бекир из "Адама и Хевы" - могильщик, тоже дело нелегкое. В "Айболите-66" Мкртчян и вовсе пират. Человек этой специальности, особенно если он еще под началом у такого хилого и тщедушного Бармалея, просто обязан быть крепким и закаленным.

Но сила и ловкость - не единственное отличие Гаспара из фильма "Треугольник". Весь город рассказывает легенду о том, какой он замечательный пловец. Гаспар ведь переплыл Черное море. Бросился в него в Турции, а вылез в России. Правда, в одной из сцен фильма мы узнаем о легендарном пловце нечто неожиданное. Неумело проплыв на наших глазах несколько метров по самой обыкновенной реке, Гаспар начинает захлебываться и тонуть. Потом мокрый, понурый, со смешно облепившими лицо волосами сидит герой Мкртчяна на берегу реки и оправдывается перед спасшим его мальчиком. Оправдывается смущенно, косноязычно. Мол, из Турции действительно бежал, а про Черное море выдумал, чтобы было интереснее. Но за его скупыми словами, за тем, как они сказаны, прочитывается многое... За ними видна боль и жгучая тоска по Армении. За ними встают все те трудности, что пришлось хлебнуть герою на чужбине. Так, значит, море все-таки было. Море перенесенных человеком бед и невзгод. Оно и вправду черное, какое же еще? И Гаспар его действительно переплыл, так и не научившись плавать в самой обыкновенной реке.

Экранизация армянской национальной классической комедии - пьесы Г. Сундукяна "Хатабала" - не могла, конечно, осуществиться без участия Мгера Мкртчяна. Он сыграл в ней хитрого купца Исаи, который ловко расставляет сети, заманивая в них получившего в Петербурге европейское образование жениха. В его планах - женить молодого человека на некрасивой дочери своего друга. Правда, жених думает, что его сватают за красавицу Наталью, в которую он успел влюбиться, но не успел узнать, что она уже замужем, и замужем не за кем-нибудь, а за самим сватом Исаи. Коварный план, естественно, срывается. Иначе комедия не была бы комедией. Фильм этот снят празднично, живописно. Лучшие сцены полны веселья, яркого национального колорита Мкртчян провел свою роль мастерски. Его Исаи наивный, добродушный увалень - внешне и ловкий пройдоха - внутри.

Бережным отношением к лучшему в национальных традициях, мягким юмором и добротой пронизан фильм "Айрик", где Мкртчян сыграл заботливого и любящего отца, главу большого семейства, живущего в современном Ереване. Фильм поставил Генрих Малян, тот же режиссер, что снимал "Треугольник". Но если там режиссеру удалось удержаться, как писало "Искусство кино", "на грани сентиментальности, но нигде не перейти эту грань", то в "Айрике" Генрих Малян, к сожалению, довольно часто ее переходит.

Как и в "Треугольнике", здесь чувствуется влюбленность режиссера в прошлое и настоящее Армении, в ее людей, героев фильма. Но в "Айрике" влюбленность эта то и дело переходит в любование, в сладкое умиление. Просчеты фильма тем более досадны, что в нем есть много хорошего, и прежде всего - Мгер Мкртчян в роли Овсепа.

Вот в его-то игре как раз и присутствует глубокая и непоказная любовь к Армении, истинное проникновение в душу народного характера, удивительно тактичное и целомудренное.

Айрик - по-армянски значит отец. И Мгер Мкртчян играет отцовскую ответственность за своих детей и за мир вообще, играет человека очень доброго и активного, несущего свою доброту в мир, людям. Герой Мкртчяна пытается и жизнь окружающих, с которыми так или иначе соприкасается он или его дети, наладить по законам собственных высоких представлений о чести, доброте, красоте. Это трудно, даже очень. Но так уж он устроен, этот человек, что всегда готов принять на себя самый сильный удар и взвалить на свои плечи самую тяжелую ношу.

Когда у Овсепа - Мкртчяна на душе невесело, когда ему кажется, что сыновья, например, ведут себя не так, как это достойно мужчин, артист старается не играть впрямую грусть, боль, тоску. Он играет их преодоление, желание не подать окружающим вида. Вмешаться поступком, действием, советом - это другое дело, а страдать на глазах у других - это не по его.

Запоминается финал фильма. Овсеп, держа за руку младшего сына, идет по городу. Не спеша пересекает площадь, задерживается, чтобы пропустить трак, спорт, потом снова идет. Этот проход сопровождает негромкая музыка. Камера смотрит на героев чуть сбоку и со спины. Идет по большому современному городу обыкновенный, ничем не примечательный человек. Не герой - во всяком случае. Немного фантазер, немного чудак. Но такими вот обыкновенными, незаметными и истинными - крепится жизнь. Ее "раствор" замешивается на их доброте, простодушии, а "схватывается" он их мужеством и упорством.

В короткометражном фильме "Памятник" Мгер Мкртчян сыграл еще одного своего чудаковатого героя. Крестьянин Авак не может уразуметь простой, очевидной для всех истины: нельзя на памятнике, который ставят жители его родного села погибшим на войне односельчанам, высечь имя фронтового друга - героя. Авак Мкртчяна не внемлет неоспоримым доводам. Ходит угрюмый, озабоченный - странный какой-то! И ужасно упрямый! Когда во время торжественного открытия с памятника сдергивают покрывало, на камне после армянских имен не очень ровно выбито: "Васил". Строптивый Авак сделал эту надпись на свой страх и риск. Ведь должен же быть у хорошего человека хоть где-нибудь на этой земле памятник!

Мгер Мкртчян в своих интервью несколько раз грустно замечал: "Моя маска - комическая, хотя больше всего я люблю драматические роли".

Последние кинороли артиста - фильмы "Айрик", "Памятник" - доказали, что Мкртчян "победил" свою комическую маску. Он убедил, наконец, и кинозрителя, что способен на большее. Жители Еревана, которые ходят специально "на Мкртчяна" в театр, где он работает, знали об этом и раньше. После же Овсепа, Авака можно смело сказать, что мечта актера, поведанная им несколько лет назад, - играть людей, слепленных из контрастов веселья и тоски, смеха и плача, трагического и комического,- успешно сбывается теперь и на киноэкране» (Тимченко, 1974).

(Тимченко М. Мгер Мкртчян // Актеры советского кино. Вып. 10. Л.: Искусство, 1974).